Смутная жидкость
Агата не любила готовить. Поставить чайник на плиту или нарезать бутерброды с сыром она была ещё согласна, но всякий рецепт сложнее яичницы внушал ей ужас. Впрочем, и особенным аппетитом она не отличалась. В те редкие вечера, когда я оставался у неё, Агата садилась в кресло и заворожённо наблюдала за моими священнодействиями у духового шкафа и буфета. Когда я спрашивал, чего бы ей хотелось, Агата неопределённо пожимала плечами и позволяла мне самому решить, что у нас будет на ужин.
– В конце концов тебе придётся научиться обращаться с ножами и сковородой, милая, – заметил я как-то раз. – Не всегда же я буду приходить сюда.
– Не мешай мне тебя любить, – ответила Агата и потянулась за поцелуем.
Агата бывала нежной, бывала резкой и даже злой. Когда я долго не приходил к ней, она закрывалась от меня в своём непостижимом мире вышивания, акварельных рисунков и кроссвордов. Иногда она доставала коробку с пазлами и целый вечер могла не проронить ни звука, подбирая картонные квадратики друг к другу. Я в такие моменты с трудом находил слова, чтобы вызвать её лёгкую улыбку, но безотказно работало одно средство – горячий шоколад. Как только Агата чувствовала ароматное тепло растопленного шоколада, она тут же забывала обиды, и глаза её начинали сверкать, как далёкие звёзды в ясную зимнюю ночь.
Однажды на исходе осени я был так занят своей обычной жизнью и домом, что целый месяц не появлялся у Агаты, хотя и знал, что она каждый вечер подолгу смотрит в окно на асфальтовую дорожку под фонарём в надежде увидеть мой силуэт. Как-то в минуту откровенности она призналась в этом, и с тех пор видение не идёт у меня из головы. И хотя Агата постоянно упрекала меня в нелюбви, думал я о ней постоянно. Этот загадочный образ поселился в моих мыслях, и никак не исчезал. Но вот выдался свободный вечер, и, как мне видится это со стороны, мой силуэт наконец-то появился под её фонарём.
Агата встретила меня холодно и настороженно, но постепенно оттаяла от поцелуев и ласк. Потом мы пошли на кухню. Агата, как и прежде, устроилась в своём кресле, а я направился к холодильнику. В дополнение к привычным десятку яиц, кусочку сыра и вскрытому пакету молока я обнаружил кастрюлю с неопределённым содержанием.
– Что это?
– Смутная жидкость, – пожала плечами Агата.
– Ты хотела что-то приготовить?
– Скорее, вырастить. Но что выросло, то выросло – само виновато.
Больше я ничего не добился. Когда я предложил вылить «смутную жидкость» и освободить кастрюлю, Агата попросила этого не делать, а поискать какую-нибудь другую посуду. Тогда я вскипятил чайник и запёк несколько бутербродов с сыром, мысленно упрекая себя: «Она и так постоянно этим питается».
Потом я остался на ночь. Агата почти сразу задремала в моих объятьях. Мне не спалось, но я старался не шевелиться, чтобы не потревожить её. В темноте её волосы казались совсем чёрными, и я перебирал пряди одной рукой, а другой прижимал возлюбленную к себе. Вдруг мне показалось, что в кухне что-то причмокнуло. Послышался звук открывающегося холодильника, а затем что-то шлёпнулось на пол. Неужели смутная жидкость обрела способность к движению? А то и самосознание. Я представил, как нечто бесформенное едва определимого цвета ползёт в комнату, булькая и пульсируя. Если это то, что хотела вырастить Агата, ей это удалось.
Вылезать из тёплой постели не хотелось, но и ждать развязки было невыносимо. Я осторожно вытянул руку из-под шеи Агаты и выбрался из-под одеяла. Прохладный пол поддерживал чувство реальности. Я приоткрыл дверь, вышел в коридор и осторожно прикрыл спальню. То, что я увидел, трудно описать в человеческих категориях. Передо мной была она, смутная жидкость, разлитая по всему полу, но одновременно она как будто была всем вместе. Чем больше я вглядывался, тем больше деталей и подробностей мне открывалось. Деревни, города и даже целые миры были разлиты по полу. Картинки постоянно менялись, но это была только оболочка. Вместе с тем меня не покидало какое-то неопределённое чувство, как будто разлитая передо мной жидкость – живая.
– Получилось, – я вздрогнул и обернулся на голос Агаты.
– Получилось – что? – задал я самый глупый из всех вопросов, возможных в такой ситуации.
– Это Первоматерия, и у меня с первого раза получилось её воссоздать. Хотя там был такой сложный рецепт, что мне приходилось постоянно держать себя в руках. Но теперь всё будет иначе.
– Что будет иначе?
– Хорошо, что ты пришёл. Сегодня ты можешь уйти со мной, и мы всегда будем вместе. Ты будешь счастлив, это я тебе обещаю. А можешь остаться доживать свои скучные будни. Выбирай.
– Извини, милая, я не могу уйти с тобой. Но и тебе, пожалуй, не стоит туда соваться. Я хочу, чтобы ты была здесь, чтобы ждала меня каждый вечер. Я хочу приходить сюда и печь для тебя печенье.
– Я слишком долго ждала и больше не могу так. Если ты остаёшься, тогда прощай.
Она сделала шаг в смутную жидкость, и под её ногами появилась лестница. Агата пожала плечами и начала спускаться. Я попытался схватить её, удержать, но мои руки прошли сквозь воздух. Когда Агата скрылась за поворотом лестницы, смутная жидкость стала сворачиваться, пока не исчезла совсем.
